Вероника ТИХОНЬКО
НАБАТ В ШАБАТ
Для начала — один любопытный факт:
Около сотни казаков из Новочеркасска прибыли в минувшую субботу в Москву, чтобы пописать на окна квартиры олигарха Тверезовского, расположенной на десятом этаже шестнадцатиэтажного дома.
Руководил казаками известный патриот Жильберт Мартышов.
Однако, казачьи струи смогли достать лишь до окон цокольного этажа, где проживает дворник Иванов, споенный Тверезовским.
Вечером того же дня я решила побывать в гостях у Жильберта Мартышова и попробовать разобраться в причинах столь отчаянной акции…
На входной двери квартиры Жильберта Мартышова я заметила звезду Давида, нарисованную мелом. Удивленно спросила у хозяина, открывшего дверь:
— Это что у вас?
— А-а! — улыбается Жильберт Фомич. — Это наши иудовцы опять над нами шефство взяли. Хлеб нам приносят, водку покупают — хорошие ребята!..
В прихожей я переобулась в лапти, любезно предложенные хозяином. Под ногами вертелись два мохнатых щенка.
— Это собачки мои — лайка и тумбалалайка.
— И как звать?
— Лайку я Гришкой назвал, а тумбалалайку — Арошкой кличу. Но вы знаете, какая между ними дружба?! Едят только вместе, правда Арон больше съедает, а Гришка зато пьет больше… Да что же мы в прихожей-то стоим, проходите на кухню!..
— А почему на кухню? — снова удивляюсь я.
— А в комнатах у меня погром… извините, разгром… — слегка замялся Жильберт Фомич. — Всё пацаны мои. Знаете ведь детишек — где свастикой поиграл, там и бросил… Так что айдате на кухню. Сарочка, лапочка, разогревай форшмак! — крикнул он вглубь квартиры.
— Постойте-ка! — говорю. — Вы — русский патриот? Я правильно пришла?
— Правильно.
— А жена у вас?
— Ну, яврейка.
— Как же вы живете?
Лицо Мартышова мрачнеет.
— Как и вся страна под игом явреев, — вздыхает он. — Она забирает у меня все деньги. Лезет во все мои дела…
— Не любите, значит, евреев-то? — задаю я провокационный вопрос.
— Явреев-то? Да ничего, пускай живут. Я ведь ни против кого из них лично ничего не имею. Прекрасные люди встречаются. Вот сосед мой хотя бы, Давид Моисеевич. Приходит запросто, я его сразу за стол, мы с ним по половинке и песни петь.
— А что поете?
— Все больше русское — “Русское поле” Фрадкина, “Чернобровую казачку” Блантера — хорошо!.. Правда, он еще, подлец, иногда заставляет меня в шахматы с ним играть. Но это, как говорится, у какого народа какой прибамбас. У меня с ним условие: партия в шахматы — две партии в домино! А то они и здесь, понимаешь, норовят… Хотя я их и люблю… И, главное, в шахматы-то все норовит выиграть, паразит такой! И ходы, гад, записывает! Вот до чего натура подлая у них!
— А как вы относитесь к штампам? — спрашиваю. — Ну, там, что все евреи — жулики, что все русские — алкоголики.
— Резко отрицательно! — отвечает Жильберт Фомич. — Если я русский, так что ж я теперь, и обжулить не могу никого? Но эти… они же хуже зверей, ей Богу!
— Так-таки хуже? — удивляюсь я опять.
— А как же! Да вы сами посудите — это до чего же нужно дойти, чтобы бабу — бабу! — в армию призывать! Ее же там деды измордуют всю!..
— Судя по всему, вы неплохо осведомлены об израильской армии. А как быть с нашей армией? Надо ее реформировать или нет?
— Армия Российская должна жить по суворовским заветам: “Пришел. Увидел. Победил”.
— Кажется, это Юлий Цезарь сказал…
— Яврей так сказать не мог!
— Значит, все-таки не любите евреев-то? — это я снова его провоцирую.
— А за что же их любить?! — Мартышов с готовностью клюет на мою приманку. — Вот посмотрите, мне прислали друзья пару-тройку записок из Израиля, они их там подобрали возле стены дома старинного. Поглядите, что пишут простые явреи. Вот — “Хочу споить русского, Господи, помоги!” и так дальше… Они же всю страну растащили! Давеча в магазине спрашиваю: “У вас малахаи русские есть?” — “Нету!” — “А бороны-суковатки русские есть?” — “Нету!” Все, все за границу распродали, дерьмократы!
Жильберт Мартышов в волнении закуривает цигарку.
— Дерьмократов-то, значит, тоже не любите? — поддерживаю я беседу.
— Всех этих дерьмократов я бы взял и сослал на остров Дерьмокрит!.. Всё на Америку кивают! А я скажу: дерьма куча эта ваша Америка! Порядочной девушке в Белый дом зайти нельзя! Ей там буквально рта не дают открыть!.. Вот и мы, русские, тоже сидим и помалкиваем в трубочку, или, там, в тряпочку, водку глушим. Ну, водку мы всегда глушили, а вот кто нас научил помалкивать? Я вам скажу: эта жидовская гласность. Говорим о чем угодно: о бабах, футболе, сексе. А о главном помалкиваем!
— О чем?
— О корнях о наших русских! А корни наши — в земле, — Мартышов подходит к окну и достает герань из горшка. — Вот они — корни-то. Поближе надо к корням-то!
Патриот закапывает окурок в землю.
— Посмотрите, где сейчас оркестры русских народных инструментов? Нету! Или на гастролях за границей, или нету. Оркестры инородных инструментов — пожалуйста, а народных нету! Ведь всех русских шахматистов споили! Одни крамники-срамники!.. Эх, вот если бы Ельцин был русским…
— А он не русский? — не перестаю удивляться я.
— Да вы ему внутрь загляните!!! — почти кричит мой собеседник. — Шунты — американские, позвонок — испанский, желудок этот… язви его… тоже не его. Не наш человек!
— Не любите, значит, всё не наше?
— Не люблю! У меня твердый принцип — я не пользуюсь предметами не отечественного производства.
Только сейчас я замечаю, что на магнитоле, стоящей на столе, латинская надпись “SONY” заклеена бумажкой с надписью по-русски “СОНИ”.
— Но у вас же жена…
— Ну и что? Я ею не пользуюсь!
— Не любите, значит, жену-то?
— Нет, не люблю, и никому не советую. Вы мне лучше вот что скажите: кто научил у нас на Руси детям давать фамилии Гольфштейн, Райсман, Лифшиц? Это больше на клички похоже. Мы в Думе разработали законопроект, который регламентирует фамилии в России… А потом и с названиями городов разберемся!..
— А с ними-то что не так?! — тут уж я и вправду поражена.
— Да вы только вдумайтесь: Саранск, Саратов, Сарапул, Саров — все эти слова чужды русскому уху!.. Теперь придумали, блин, валюту эту новую — евро. Намекают, блин. И без того знаем! Пусть только дадут мне эти евро, я их махом пропью да в карты проиграю, пусть знают!..
Патриот гневно сморкается и крестит нос.
Жаль покидать такого интересного собеседника, но мне уже пора идти. Однако, Жильберт Фомич просит меня на секунду задержаться.
— Погодите, дайте-ка я вам на прощанье своего попугайчика покажу. Ну-ка, Изя, скажи, чему я тебя научил! Скажи, мой горбоносенький!
Даже удивительно, что столь грозный мужчина может по-детски сюсюкать с какой-то птицей.
— Изя — дурак! Изя — дурак! — несколько раз скрипуче выкрикивает попугай.
Хозяин расплывается в блаженной улыбке. Широкой и доброй улыбкой истинно русского патриота.