ХОРОШО!
Сергей СОМОВ
Хорошо летним вечером в деревне! Вот пробрело с выпаса коровье стадо, усталое, но довольное. Спустя два часа, отдохнувший и довольный, прошел пастух.
Вот бабы собрались у колодца. Шли по воду, да случился у одной кроссворд. Стоят, отгадывают. Не могут. Глупые бабы, видать, живут в этой деревне.
Вот Кузьмич — воровато пробирается задами к слабой на передок продавщице Люське. Да зря — Ерофеич до нее уж первый добрался. Добрался до Люськи, до самогонки тоже, набрался уж.
Да ничего, Кузьмич не кручинится — таким-то славным вечером и на бережку посидеть хорошо, соловьев послушать, а то, глядишь — и трактор повезет услышать.
Почтальон на велосипеде проехал, собаки за ним. Собаки-то пешком. Бегут лениво, лают незлобно, кусают несильно, так, для порядку. Зубы есть у них, вот и кусают.
Где-то за амбаром свадьба гуляет. На закате-то далеко слышно — ишь, гармонь заливается, девки “Соловья” поют алябьевского. А может, это поминки чьи-то…
Владимир МАУРИН
Всё знакомо Кузьмичу в родимом краю, всё ведомо.
— Тр-тр-тр-тр-тр-тр! — это сверчок, а может кузнечик.
— Эх, растудэй твою естудэй! — это мужик, а может баба.
— З-з-з-з-з-з-з! — это комар, а может муха какая.
— Слышь, Кузьмич, дай-ко закурить! — это Федька, местный дурачок. Дуркует. Знает ведь, шельма, что Кузьмич сроду не даст.
Илья ВАЙНШТЕЙН
— Ах ты реченька, мать-купалица! В какие края несешь ты коровьи лепёшки, — одной тебе ведомо!
Чу, бултыхнулось чтой-то недалече. Опять, видать, какая-то дура-баба от несчастной любви, али от кроссворда трудного, нырнула в твои тайные глубины с крутого бережка. А пойти, что ль, поглазеть с мужиками, как тянет её, горемычную, тяжелая жизнь ко дну.
Эвон, рыбы пошли косяком вниз по течению, так и сверкают пузом на солнышке. Опять, видать, завод заработал.
Владимир ЛОГИНОВ
Нет, хорошо летним вечером в деревне! А уж в городе-то как славно!
Чу — триста человек, мужиков да баб, на трамвайчике проехали — усталые да недовольные! А на остановочке их дядька встречает. Штрафует их несильно, так, для порядку. Удостоверение у него есть, вот и штрафует.
Чу — иномарочка на светофоре тормозами скрипнула, а ктой-то на инвалидочке в неё сзади стукнул. Ой, глядите, из иномарочки лысый дядька выскочил, а из инвалидки — два кабанчика здоровых. И — по лысинке ему да по холочке жирной!
Крики, грохот, пыль, гарь, — веселье на всю округу!..
1997
ЛЕНИН И ЖАНДАРМ
Александр СОКОЛОВ
Владимир Ильич вышел из квартиры Фофановой, картаво выругался, заразительно рассмеялся и хлопнул дверью. До начала вооруженного восстания оставалось один час и сорок минут. Лихо, по-рабочему заломив парик на затылок, мастер конспирации, картаво насвистывая, заплетающейся походкой спустился по узенькой задней лестнице и вышел с черного хода, походя помочившись с крыльца.
Октябрьский, по старому стилю, морозец неприятно пощипывал бритый подбородок. Неразношенная кожаная кепка поскрипывала и жала в висках.
Сергей СОМОВ
И то сказать — голова-то большая. В шутку друзья частенько называли ее ленинской.
Ильич нащупал в кармане газовый пистолет, переложил кастет из внутреннего кармана в наружный и неспешно пошел по направлению к Смольному.
Проходя по Литейному, увидел свет в знакомом окне.
«Не спит, шалава, — весело подумал Владимир Ильич, — заглянуть, что ль? Впгочем, нет — сначала Геволюция, бабы потом.»
Владимир МАУРИН
Метров через триста Владимира Ильича остановил жандарм и попросил закурить. «Плохая пгимета», — подумал про себя Ильич, но закурить дал. Жандарм оказался словоохотливый и, попыхивая дармовой папироской, принялся расписывать «случайному прохожему» бесчинства большевиков в казармах, поведение женщин-агитаторов на митингах и проч. и проч. Ильич, который и сам хорошо знал своих соратников, стоял и картаво поддакивал.
Александр ВОЛЫНЧУК
Жандарм предложил зайти в околотошную, принять по чарке. Ильичу было холодно, он задумался. Вообще-то, Крупская попросила его прийти с Революции пораньше и трезвым. В конце концов он согласился и принял чуть-чуть у теплого уютного полицейского камелька.
До революции оставалось три четверти часа. Тихо потрескивали дрова в камине. В унисон с ними, да под «Смирновочку», потрескивал неторопливый политический спор.
За пятнадцать минут до Революции Ильич убедил-таки жандарма в ее исторической неизбежности. Они выпили за это, и потом еще раз. Когда выстрелила «Аврора», два немолодых человека мирно спали на кушетке полицейского управления и каждому снилось будущее…
Илья ВАЙНШТЕЙН
В этот момент в помещение ввалилась толпа перевязанных пулеметными лентами матросов и солдат. Самый пьяный из них (по-видимому, командир) уставился на ничего не понимающего Ильича и рявкнул: «Шпик?!»
Ильич рванул на груди сорочку. На белой, поросшей рыжим волосом, груди мелькнула татуировка «Не забуду Шушенское».
—
Ich
bien
Kaizer
fruend
!..
Ich
bien
Kaizer
fruend
!..
— Наш, наш!!! — толпа радостно оживилась.
Откуда ни возьмись появились подвыпившие барышни, мигом заскочили на стол и принялись отплясывать «Варшавянку» на жандармской шинели.
Жандарм, все это время стоявший у стены с поднятыми руками и ожидая заслуженной пули в лоб, недоуменно опустил руки и пробормотал:
— Не может быть… Ленин?!.
1997
Оцени запись
[Всего: 0 Average: 0]