От автора
Начиная описание этого случая, прямо скажем, незаурядного и скандального, нахожусь я в некотором недоумении. И в самом деле, хоть я и описываю этот невероятный и неимоверный случай во всех подробностях, но главное в сём повествовании — сам факт того, что герой мой совершил поступок — поступок обдуманный и на трезвую голову, совершенно бескорыстно, не взяв лично себе с этого ни копейки барыша. И именно в этом сказалась русская православная душа моего героя. Ну разве мог бы, скажем, американец бросить в камин пачку долларов? Впрочем, пачку долларов и мой герой не бросил бы… Однако же, всё по порядку.
Строительство, на котором произошли все эти странные события, не выделялось ничем особенным среди прочих — ни передовым опытом, ни починами, не имело переходящего Красного знамени, и славилось единственно совершенно безумною комплексною строительною комсомольско-молодежною бригадою. Верховодил этою совершенно безумною комплексною строительною комсомольско-молодежною бригадою Ардалион Аглаевич Потапов.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИДИОТЫ
I
Партийный комитет занимал не очень большую, но действительно великолепно отделанную комнату. Стройуправление не жалело денег и материалов для отделки парткома, зная по себе, как легко прививаются привычки роскоши и комфорта и как трудно отставать от них, когда роскошь мало-помалу обращается в необходимость, пересиливая все нормы партийной этики.
Общество, собравшееся в парткоме, состояло из самых обыкновенных завсегдатаев партийных собраний. Присутствовали во-первых и в главных, секретарь парторганизации Лев Давыдович Тоцкий, управляющий трестом Николай Степанович Нечипоренко и начальник планово-финансового отдела Фердыщенко.
Кроме того, был один жалкий старичок из обкома КПСС, Бог знает для чего приглашенный, одна чрезвычайно бойкая дама из месткома, высокая, плотная, служившая крановщицею и страдавшая падучей, и красавица немка-фотокорреспондент, не понимавшая, к слову, ни слова по-русски, и столь же глупая, сколь прекрасная; она уже была довольно известна, и её, в короткой юбке и с прической как на обложке журнала «Вяжем сами», часто приглашали на определенного свойства партвечеринки для украшения стола, подобно тому, как некоторые для украшения стола берут на один вечер палку колбасы, пучок укропа, одеколон «Гвоздика» или делают зимний салат.
Все гости находились в полном смятении, слушая взволнованный рассказ начальника планово-финансового отдела Фердыщенки.
— Да, господа! — восклицал Фердыщенко. — В бригаде Потапова творится полное пети-же! Уже и в других бригадах сказывают о явленном кассиру Сидорову чуде — отказе бригады от премии. Со всех сторон потянулись к нам на стройку паломники да передовики производства, чтобы только прикоснуться к той пачке денег. Говорят, что пачка та чудесная — и не захочешь, а откажешься…
II
В это самое мгновение портьера всколыхнулась, и в залу ввалилось человек десять-двенадцать, среди которых можно было разглядеть человек десять сильно навеселе и двоих уж совершенно пьяных, один из которых сразу стушевался и лег на пол в дальнем углу и уж не произносил более ни слова во весь вечер, а только иногда как бы рычал негромко.
Бригадир Потапов, как бы потеряв рассудок и чуть не шатаясь, подошел к столу; по пути опрокинул бюст Ленина из китайского фарфора и наступил грязным сапогом крановщице на шлейф великолепного голубого платья, не извинился и не заметил. Видно было, что он уже почти двое суток не закусывал. Подойдя к столу, бригадир положил пачку, крепко и плотно завернутую в «Пионерскую правду» и обвязанную крест-накрест алюминиевой проволокой изрядного диаметра.
— Пять тысяч! — сказал он почти шёпотом и обтёр шпателем вспотевший лоб.
Лицо его было очень бледно, поскольку накануне он разгружал вагон с цементом.
— Я тебе как секретарю партийной организации скажу, — снова заговорил Потапов, обращаясь к парторгу, — но не удивляйся, что вот так — как секретарю, поскольку накипело у меня, а никогда так не было, чтобы вот так накипело! Однако, слушай, теперь к самому делу. У нас ведь деньги что? Аксессуар, средство оплаты труда… словом — дрянь, пакость и мерзость. Я, конечно, аллегорически говорю. Но если бы ты был то же самое, чем ты был раньше и есть теперь я — бригадиром, ты бы понял, что бывают не заработанные тяжким трудом деньги. Сказано в писании: «Товар — деньги — товар». А где тот товар? Ты вот краснеешь, а мне каково?
Члены парткома слушали, разинув рты.
Бригадир поправил сбившуюся на затылок каску, которая давно уж ему мешала (да и не ему одному!) и произнёс:
— Разве мы строим на совесть, господа?! Да неужто это можно назвать строительством?! Дурно мы строим, пошло-с! Неужто можно так либерально перемычки класть?!.. Это низко, господа, и криво! Это хуже атеизма!
— Вот вы, Николай Степанович, — продолжил он, поворотившись к управляющему трестом, — вы, Николай Степанович, нас целый год за сознательность хвалили-с, передовиками-с производства величали-с! Это нас-то, которые вот давеча котлован под атомную станцию некачественно выкопали, а вот он, ваш зам по производству, всю нашу некачественную работу осмотрел-с и наряды нам все до единого закрыл-с?! ..
Николай Степанович Нечипоренко сохранял невозмутимый вид. Костяным ножичком он разрезывал страницы новенького экземпляра «Малой Земли» с таким видом, будто все происходящее его не касается.
Потапов снова повернулся к секретарю парткома и с минуту глядел прямо в его глаза, широко раскрытые от удивления и побелевшие от злобы.
Чрез минуту гневное пламя, бушевавшее в глазах парторга, немного поутихло, но вот дернулось веко, за ним щека, все лицо его вдруг исказилось дикою гримасой, на губах показалась пена, и собрание огласилось страшным, нечеловеческим воплем:
— Что вы себе позволяете, Потапов! Страна стоит на пороге небывалых, невиданных свершений, день и ночь выписывает вам премии, а вы изволите их ногою отшвыривать и указывать нам всем здесь, что мы — суть твари дрожащие, а вы, суть, простой бригадиришко, тут право имеете! Ах вы, суть… Да не вы ли давеча в гастрономе, у прилавка, терзали душу свою мучительным выбором: которою водкой отравить себе вечер — по три шестьдесят две, али по четыре двенадцать? А нынче вам и пяти тысяч не надобно!
На протяжении всех этих слов Потапов стоял, скрестив руки на груди и прямо глядел на безумствующего секретаря. Только лицо его осенила необычайная бледность, и уж решительно всем стало видно, что не надо, совсем не надо ему этих пяти тысяч, а какое-то другое желание вошло в его душу.
Не дослушав секретаря, Потапов повернулся и на слабеющих, как бы не слушающихся ногах сделал три шага в сторону туалета. Но на четвертом шаге ноги его подвернулись и он неловко упал на бок.
— Обморок! Обморок! — закричали разом с нескольких сторон.
— У него медвежая! — невозмутимо заключил из угла фельдшер, доселе не проронивший ни слова. — Он от нее десять лет в Швейцарии лечился…
Вокруг лежащего на ковре бригадира собралась толпа, и впереди всех подбежал Фердыщенко.
— Да вы подумайте, господин бригадир! — горячо зашептал он, наклонившись, прямо в ухо бесчувственного Потапова, весь в каком-то исступлении, почти в лихорадке. — Один только раз получите вы эту липовую, никому не нужную (а она никому не нужна, раз ее вам дают) премию — и сколько пользы, сколько радости вы принесете своим семьям, парткому, дирекции, стройуправлению… Да что там — самому тресту! Министерству! Центральному Ко… — он осекся, задохнувшись, потому что именно в этот момент дверь распахнулась настежь и в комнату стремглав влетела уборщица Настасья Филипповна Барашкова.
III
— А-а! Вот вы где! Господа, я решительно намерена просить вас покинуть залу с тем, чтобы я могла помыть её, — воскликнула Настасья Филипповна и, схватив ведро, выплеснула на ковёр два-три литра мутной воды и начала размазывать грязь нервическими движениями.
— Сумасшедшая! Она сумасшедшая! — закричали все разом.
— Настасья Филипповна, я всегда знал вас как уборщицу тонкую и благородную… — начал было парторг, но в ту же секунду умолк, потому что Настасья Филипповна вдруг страшно взволновалась и поворотившись к нему, проговорила:
— Молчи, Тоцкий! В этом учреждении покамест я хозяйка! Захочу, еще тебя в толчки выгоню! А, и вы здесь, Николай Степанович! — сказала она, подойдя вплотную к Нечипоренке, — вы, который давеча в грязных сапогах вперлись прямо на середину заседания! Так что же мне после этого с вами делать прикажете — опять полы мыть, или тряпкою вас по голове ударить?!.. Вот как скажете, так и будет!
Прошло несколько секунд молчания; все, разинув рты, ждали ответа управляющего трестом. Пьяный господин в углу лежал ни жив, ни мертв.
— Н-нет… не надо! — прошептал наконец управляющий трестом и с усилием перевел дух. — Я вас лучше замуж возьму, Настасья Филипповна… Вас ведь Настасьей Филипповной зовут, кажется?.. А если мы будем бедны, я… я работать буду, Настасья Филипповна!..
При последних словах в комнате послышалось хихиканье.
— Но мы, может быть, будем не бедны, а очень даже богаты, Настасья Филипповна, — продолжал Николай Степанович тем же робким голосом. — Я, впрочем, не знаю наверно, но я получил письмо из Москвы от некоего господина Косыгина, в коем он меня уведомляет, что я будто бы могу получить очень даже большое наследство — объект, долгострой, на десять миллионов рублей капвложений-с!
Все утверждали потом, что с этого-то мгновения уборщица и помешалась.
— Ну что, видали?! Видали?! — вскричала она, обводя всех каким-то диким и насмешливым взглядом. — Меня сам управляющий трестом берет! Счастье-то какое! Жена управляющего, оклада у него триста сорок пять рублей, да он ещё и идиот в придачу! Чего ещё лучше?! Забери свои партийные взносы, Тоцкий, я теперь сама богаче тебя и сама рядом с тобой в президиум сяду! А ты, Ганин, забери свое жемчужное ожерелье, которое ты мне в бытовке дарил!…
— Слушайте, Николай Степанович, — она снова подошла к Нечипоренке, — А не стыдно вам будет, что я в ДСК полы мыла, да ещё и в общаге на полставки подрабатывала? Не боитесь за свою партийную репутацию?
— Нет, Настасья Филипповна, — сказал управляющий трестом. — Это вы все делали по нужде и в лихорадке!
Но Настасья Филипповна уж вовсе разошлась. В каком-то исступлении она носилась по комнате, перескакивая через лежащего бригадира Потапова, размахивала шваброй и громко кричала, обращаясь к Нечипоренке:
— А что, Николай Степанович, вот вы знаете, что меня еще и парторг Лев Давыдович к себе полы приглашает мыть два раза в день, и после этого возьмете меня?
— Возьму-с, — все так же потупясь, но твердо отвечал Нечипоренко.
— А вот я давеча к Ганину на башенный кран лазила полы мыть, так вы и после этого возьмете меня?
— Возьму-с, — повторял управляющий трестом, все более возбуждаясь.
— Ах так! — вскричала Настасья Филипповна и с размаху уселась в ведро с грязною водой. Когда она встала из ведра, вода лилась с нее потоками, всё лицо ее было обезображено мутными брызгами.
— Что, и такую возьмешь?! — кричала она, размазывая грязь по лицу.
— Нет, — вздохнул Нечипоренко. — Такую не возьму…
Все смотрели, разинув рты.
— Ах, господа, закройте же наконец рты! — прикрикнула на них Настасья Филипповна.
Кругом раздалось хлопанье закрываемых ртов. Настасья Филипповна, хохоча, забила в ладоши.
— Наконец-то! Наконец-то, господа, опомнился наш идиот! А вы и впрямь думали, что я решусь этакого младенца сгубить?! Где ему жениться, ему самому еще няньку надо! Вон Косыгин и будет у него в няньках! Ха-ха-ха! А я сегодня чокнутая! Я хохотать хочу, кусаться хочу! Достоевским быть хочу! Идем, парторг, на улицу, у тебя там для меня уже, верно, «скорая» вызвана!
— Да, королева! Все сделано, как велела! Нольтройки ждут, с колокольчиками! Да с укольчиками! — восторженно закричал секретарь парторганизации. — Эх, не подходи!..
Рисунки М. Добужинского-Смагина