ДЫРОВАТЫЕ ВАЛЕНКИ
Решили раз наши приисковые мужики ёлку срубить к празднику. Ну не в лес же идти, в самом деле! В лесу снег по пояс, волки по горло – не, лес не наша тема, не приисковая.
А накануне ещё Кирюшка Башкодырой да Ванюша Егуньков (они в рубщики-то вызвались) заприметили славную ёлку во дворе у приказчика Карла Лютендорфа про прозвищу Карлуша. Хорошая ёлка, высокая, игрушки на ей, фунфети всякие и прочие картонные птички – в самый раз к торжеству! Да и дорожка прямо к ёлке прометена.
Ну, ближе к утру метнулись наши добытчики на двор к Карлуше, ёлку свалили и восвояси, через забор, через дорогу, да к себе в Агафурово, тут недалече, с полверсты! Вот и ладно.
Ладно-то ладно, но не всё. По неопытности, вишь, не догадались парнишечки выдернуть ёлку из крестовины-то – срубили, а пенёк в крестовине торчать остался! Хоть бы снегом закидали, чтоб в глаза не бросалось.
И ещё вот что: в валенках на порубку-то пошли, а валенки – приметные! У одного с дырой оба, а у второго штопаные да подшитые, и отпечаток, как адидас среди уралобуви – ни за что не спуташь!
И что ты думашь? Правильно думашь – утром же их и нашли! По следам!
А вот нет бы дуракам разуться, да босиком! Мало ли босого следу на прииске в декабре? Ни за что бы Карлуша не догадался, кто у него ёлку срубил! А так что ж, Кирюша да Ванюша с кнутом отпраздновали, с кайлом похмелились!
Тяжело жилось рабочему люду на приисках, а дуракам и подавно.
ЗОЛОТАЯ ЗМЕЙКА
Против наших-то каслинских мастеров по сугробному-то литью никто выстоять не мог. От силы минутку постоят, да и айда обратно в завод водку пить.
А наши, слышь-ко, льют да отливают, да такие, слышь-ко, узоры – почище тех украшений, что у нас в Златоусте на саблях делают. Тут тебе и военная сцена, тут и случаи на охоте обрисованы.
Пришлые-то, значит, всё стараются секрет у наших-то выведать: как им помогло. А наши только посмеиваются да воду с диуретиками попивают. Секрет-то простой: верный глаз, точная рука, да терпение. А без терпения один пшик выйдет али псик. Ну, два псика от силы. А надо-то двадцать!
ЭНЦЕФАЛИТНЫЙ КЛЕЩИК
Был у нас в Верх-Ититском райсуде пристав один, Поскотий Жадеич. Золотишко, барахлишко да баблишко из людей добывал, которым судья арест имущества присудит. Такой, слышь-ко, старательный, прям живинка в заду, али заноза в деле. К кому ни пристанет, под кожу залезет да всю кровь высосет, но последний порш-каен заарестует.
До того дошло, что люди сами стали свои машины да избы поджигать и в землянки на проживание уходить. А Поскотию хоть бы что – он и землянку в казну заберёт да на аукцион выставит! Землянки-то наши, слышь-ко, дороже барских хором стоят, потому как там жилы золотые да ценный марамзит лежит, под землёй-то.
И вот как-то под Новый год пошёл он в лес должникам, беглым алиментщикам да прочим добрым людям праздник портить и добро отжимать. Да не разобрал впотьмах-то и сунулся к мишке в берлогу. Ну, и зазимовал с ним до весны. Мишка-то, слышь-ко, его заместо лапы сосал, а на исполнительный лист даже не взглянул.
А должники да алиментщики по сей день где-то прячутся. Спрашиваешь, где? А тебе зачем? Ты пристав, что ль? Нет? Ну вот и сиди, помалкивай.
ЗОЛОТОЙ БАБЕЦ
Длинными-то ногами наши девки не больно богаты. Всё у нас низкогузки да криволапки проживают. Которые с длинными конечностями, тех, понятно, баре да приказчики разбирают, да в столицы увозят. А нашим-то заводским остаётся что пониже да к кустам поближе.
Пошли тут как-то наши мужики в женское общежитие за девками подсекать. А подсекали-то не просто, а с думкой заветной. Сказывали, что в общаге завёлся какой-то Золотой Бабец! И кто этого Бабца сквозь душевое окно разглядит, за того он и замуж выйдет! Многие наши заводские парни на деревья лазили, чтоб, значит, в окошко на седьмом этаже заглянуть, да только все, слышь-ко, обломались. Ветки, говорю, обломались все, а без веток парни до пятого только этажа долезали и домой уходили, в штаны наклавши.
А достался Золотой Бабец Степану. Он, вишь, по кафельному делу первый был, да как раз в душевой у девушек робил, когда они мыться пришли. Тут и показала ему Бабец красоты невиданные. Ну и он тоже ей показал кой-чего – как плитку ногтем резать, как её ложить, как раствор мешать…
Тут и поженились, тут и жить стали, в душевой прямо.
А чего? У Степана работа под рукой, а Настенька Златобабченко, такая, слышь-ко, у её девичья фамилия была, в очереди стоит на квартиру. Тут и сказке конец, а начало прозе жизни, а это уж вовсе неинтересно.
ЧУГУННАЯ ДУРИЛКА
Был у нас на Шумерском руднике парнишечко один молодой, Илюшка Перекормыш. На ногах низенький, но телом до того обилен, что коровы за своего принимали, задом поворачивались. И взяли Перекормыша по малолетству в казачки при господском доме: комод там, сервант ли подать, петушка пнуть, сбегать до ветру и протча. Только у этого Илюшки дарования к такому делу не оказалось. Забьется куда в уголок, поймает кошку хозяйскую и жрёт её, глаза в потолок уставит. После третьей кошки его к старателям в подручные определили.
А золота в тот год… А, новогодние же сказы! Так вот, золота тогда к Новому году намыли мы целый таз, в котором мыли. Да там ещё изумруды, малахит, яшмы не счесть – всё в этом тазу. А Перекормыш возьми да и вынеси этот таз на задний двор! Вот и пришлось нам опять нашенское золото мыть. А куда деваться-то? Илюшку-то Перекормыша чем-то кормить надо, верно?
СЕБЕ НЕ ХОЗЯЙКА
Пошла раз Настенька, от которой Данила-то к Крашеной Сучке из-под Горы ушёл, в город. Ну, её ещё Себе Не Хозяйка зовут, Сучку-то. А в город-то пошла Настенька, не путай. Ну, понятно дело, взяла с собой какого-никакого малахиту, золотишка, которое по осени намыла, платины щепотку, яшмы да агатов – ну, словом, чтобы купить на стол чего к празднику. Взяла и пошла.
Идёт себе. Дорога знакомая, сугробы большие, незнакомые, но ей ничего, идёт. Вот уж и посёлок плохо видно стало, если оглянуться, а Настенька всё идёт. Вдруг слышит: скрып-скрып, скрып-скрып – догоняет её кто-то! Оглянулась Настенька, а навстречу ей волк! И не простой волк, а голодный, и пасть разинул, видимо, окликнуть Настеньку хотел или пошутить как-то.
Только с Настасьей, после того, как от неё Данила-то ушёл к Сучке-то, разговор короткий. Выхватила топор из-под шали, да и отшутилась как умела.
Привязала волка за хвост к верёвке, стащила в город, там отдала нерусским на самсу, золото-платину в скупку, продукты в сумку и домой. Да, мандаринов купила!
Порадовать детишков-то, а то сидят, ревут по тятьке, который к Сучке ушёл, а ить Новый год на дворе. А с мандаринами-то и без тятьки весело.
ЗАВЕТНАЯ ПАРКОВКА
Которые мужики на извозе стараются, знают: центр в час вечерний да без мигалки – место проклятое. Многие туда с рулями совались, да так ни с чем и вернулись. Работал у нас в Таксях Бахытка Серый зад. В белых штанах ходил, а зад у него был почти чёрный от работы. Первый был мастер по извозу. И вот решил этот Бахытка под Новый год за подарками в лавку съездить, что как раз в самом центре стояла. Таксинские-то мужики ну его отговаривать, мол, не суйся туда, пропадёшь. Будет тебя Хозяйка Платной Парковки кругами водить, а место заветное, бесплатное не покажет.
Так и было поначалу-то. Два дня Бахытка вкруг центра ездил, нигде пристать не мог. А потом, видать, сжалилась над ним Хозяйка – сделала так, что у него бензин кончился. А уж тогда и буксир нашёлся, и место, где пристать. Правда, почти за городом. Ну, и за деньги, конечно. А как хотел-то?
ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ МАРКИРОВКА
В последнее время стали наши заводские замечать, что на пачках с махоркой новые картинки появились. И все, слышь-ко, чудные да познавательные. Тут тебе и спорый дантоз, и шибкотенция, и лёгкий рак, и самая что ни на есть ишемическая гангрена.
Ну а раз так, ещё шибче наши мужики запокуривали! Не успеют одну засмолить, уже за следующей в табачную лавку бегут: а ну как там картинка новая, которой ни у кого на прииске нет? А чаще других бегал Самуила-мастер. Был у нас и такой, Данилы-мастера ученик.
И вот скопил Самуила за год коллекцию пачек махорошных богатую, невиданную. Пришло время Деду Морозу письма писать и желанья загадывать. Он и попросил: «Подари ты мне, дедушко, картинку с сердешной дистрофией, которую я так и не нашёл!»
И что ты думаешь? Приходит в Новый год за махоркой, покупает пачку, а на ней – дистрофия заветная во всей красе!
Крикнул он: «Спасибо, дедушко!», затянулся, да как начал кашлять. Уж потом знахарь определил, что у него все болячки с картинок были. И та самая сердешная дистрофия. С ней он и маялся аж до девяноста лет. А умер-то не от дистрофии, а от любви. Подцепил где-то, не иначе.
ТОЛЯ ЕКСПРЕСС
Работал у нас в заводе слесарь один, Онотолий. Шибко Онотолий робил-то, только шуба заворачивалась – ну, быстро, значит. Быстро-то оно быстро, да, слышь-ко, рукопопо выходило у него. Ему мастер талдычит, мол, Толя, просто изладь двадцать пять топорищ мужикам на топоры, а то я тя знаю! Тогда ещё лес валили там, где теперь Сортировка нынешняя. Старая которая. Матерьял дал, инструмент. Ну так пришлось потом мужикам вместо лесоповала навес делать для той поленницы, что Толя нарубил. Зато быстро, говорит. А сроки уже тогда подходили, дедлайны считай. Сортировка оттого и старая, что шибко долго делали – тоже Толина заслуга. А причина-то, что Толя торопёхался везде, в том, что его бабы не любили. А может, наоборот. Толя Експресс его кликали.
А потом как-то асфальт под Новый год ложили, там Толю катком задавило. А кто его знает, почему – карма что ли?
ДЕДУШКИНА СИНЬКА
У Натальи-то с Аркадием много детей родилось. Двое, слышь-ко, робятёшек, и все с именами какими-то. Всех обуй да отлупи. Или, там, поймай да накорми. Ну, или что там у нас на Урале с робятёшками-то делают. И вот настала пора детишек в ДК прогульщиков отправлять, на утренник. Вышло, значит, такое распоряжение от начальства: чтобы все явились и всяко там перед Дедом Морозом горбатились – плясали да пели и ещё чего скажет делали, пока все не ухайдакаются.
А одеть-то детишек и не во что. Наталья в слёзы, а Аркадий знай нахохатывает: ха-ха, мол, ха-ха-ха. Он, вишь ты, с придурью был. Заместо ума придурь, а заместо слов ха-ха-ха.
Ладно, пришли робятёшки в ДК прогульщиков, а Деда Мороза-то и нету! Только ветер воет, да эхо от шагов. Вдруг видят: в одной комнате вроде как свет белеется. Зашли туда, а там как раз Дед Мороз! И вроде как и не сидит он, и не лежит, а как бы на стуле валяется. Обступили они его, шваброй потыкали. Взвился он тогда, заухал, захохотал, на пол свалился и замер! И даже как будто таять начал в районе штанов красных и белых валенок…
Глянули на это робятёшки – и ну бежать! Так вот они от Дедмороза спаслись. А на другой год уж и выросли да в забой пошли.
ИВАНКО-ГАДЁНЫШ
Был в семье Крупорушкиных приказчик Иван Сергеич. Ох и лютой, ох и капризной! Всё не по его, да всё не по вкусу. То пелёнка у его сырая, то титя несолона, а то несладка! И крик подымал, слышь-ко, всякий час. Нафурит полну люльку и вайдосит! Такой барагоз!
Дошло до заводского начальства, и оно прислало комиссию домой, значит, к Крупорушкиным. Проверили сигнал, оказалось – прав Иван Сергеич: пелёнка мокрёхонька и титька не с солью. Велело начальство косяки исправить. Ну, люльку опростали, пелёнку сухую да глаженую подсунули, ну и посолили где надо, а где надо подсластили. И что ты думаешь? Тихо стало в нашем посёлке! Никто не крикнет, не взвизгнет. Эх, а ведь гремели на всю округу…
© 2019 «Красная бурда»
Рисунки А. Кивокурцева